tornadama_77 в Танталы и поклонники: как выпрыгнуть журналиста из окна Признаваться в нелюбви к журналистам стало долгом чести. Гамма чувств веерична: от лёгкого созерцательного неполюбливания до активной гражданской зуботычины. А ты признался в нелюбви к журналистам?
К этим присоскам на теле информационной акулы? К этим комарам, вылетающим из ниоткуда и кусающим в беззащитную подмышку? К этим мухам, тучно жужжащим над чужой оказией? К этим-этим-этим? Нет? Тогда торопись, пока тебя не обогнали конкуренты.
Вы не поверите, но есть индивиды, не стесняющиеся открыто признаться дистрибьюторам новостей в своих симпатиях. Читатель даже не догадывается, что журналиста как многоцелевой объект, можно любить с разных сторон.
Лик без
..Корреспондент газеты, в отличии от телевизионщиков - персона не публичная, лицом почём зря на экранах и светских раутах не размахивающая. Думаю, читатели печатных СМИ подозревают, что у него вообще нет лица. Сидит в редакционном бункере эфирная субстанция, аутично гонит строкаш к утреннему кофе подписчиков, не вываливаясь на праздники жизни. Но и у субстанции хотя бы раз за карьеру случался вполне материализованный поклонник. Сделанный из плоти и кары. Поклонник в целях компенсации заводится на выданье: неумолимый и маниакальный. Где-то наверху, шурша калькулятором и сверяя накладные, покровитель Журов решает, что тебя неоправданно обошли. И оторвав фискальный чек, бормочет: На, получи, распишись, жри и отстань!
И в твою жизнь входит, нет - с прискоком вбегает тот, благодаря которому ты быстро вспоминаешь нормы ГТО, лекции ОБЖ и популярные молитвы.
Повадилась меня любить одна гения, на беду поэтически - ударённая. Любила люто, не оставив времени на поиск политубежища. Зацепившись за какую-то невинную статью, поклонница позвонила в редакцию, добившись от меня официального подтверждения родства наших душ. С той минуты моё прежнее бытие с отлаженным производственным ритмом встало на кончики ушей.
Это сегодня редакции оснащены охраной, хоть как-то фильтрующей гостей. Тогда же на вахте в качестве декоративного украшения интерьера сидела бабушка – божий одуванчик, которая если не спала, так дремала. Сладко так дремала, прикрывшись свежим номером газеты. Журналист, вооружённый лишь зубами и папкой с файлами, был доступен массовому возложению любви и паломничеству страждущих.
I want be loved by Ю
..Как сейчас перед глазами неувядающий колоритный образ. Элла Базукина: не тётка - танк, кто не успел отбежать, будет подмят до гербария. Мадам лет пятидесяти: повизгивающее сопрано, на раз готовое разрыдаться и артериального цвета помада, сигнализирующая живым организмам о приближающейся опасности. Ансамбль завершала шляпа с широкими полями. Театр-шапито на монолитных ножках - с сумочкой, насмерть прижатой к бедру. Весь этот набор грациозно и шустро скользил за мной тенью, и жаждал одного - приручения. Мадам обдавала полуденным жаром шагов за десять, - сокращение дистанции всякий раз отправляло меня прямиком в кратер вулкана.
Наспех отдав должное моим заслугам перед отечественной журналистикой, Базукина раскрыла карты. Спустя пару недель я поняла, что имею дело со страстной поклонницей самоёй себя, считавшей, что я халатно отлыниваю от несения культовой службы. Почему выбор пал на меня - на тот момент рядового обозревателя прорвавшихся канализационных труб и певца дольщиков-мытарей - интрига сюжета. Похлеще Мадридского двора. В штате редакции был специально-натасканный человек, в обязанности которого входило регулярное освещение стихиатрической продукции местных альпинистов Парнаса. Он заполнял субботний "Уголок поэзии", протирая очки и тихо матеря пиитов. Но не ему несла моя поэтесса свои радости и горя, аккуратно утрамбованные в столбики. И "уголок", согласимся, не то место, куда хотелось бы сходить стихами натуре имперского размаха. В литературу надо ходить по-большому, с пинка открыв дверь. Уголок оставив скромным кошкам.
Про наш творческий симбиоз начали бродить анекдоты. Народ соболезновал и похихикивал в рукав. Базукина отличалась редчайшим даром, - десантироваться на меня из ниоткуда. Она просто начинала журчать в моём ухе, будто и не пропадала. После краткой прелюдии сгребала меня в объятия и, обдав шлейфом дорогого парфюма и коньяка, во всю базарную глотку переходила к крещендо. Облагораживая очередной дозой своих псалмов. Отскочив на шаг и выдержав паузу в лучших традициях драм.искусства, она тщательно искала в моих глазах овации, не переходящие в аплодисменты. У меня же к горлу подступало восхищение, взывающее к визиту в уборную.
Лирическими героями, населяющими стихотворные прерии поэтессы, были гипотетические «все мужики козлы», к чьим ногам она метафорически, но неоднократно бросала свою духовную биомассу. И сбегающие от нее, - куда глаза глядят через пожарную лестницу на все четыре стороны к чертям собачьим воя в небо, - реальные пассии. Иногда в стихах непринужденно фигурировали развратные нимфы и вакханки, пойманные ею за волосы на ложе супруга в разгар его плотских экспериментов. Лейтмотивом поэзии Базукиной была раздача слонов: она успешно догоняла любовников и любовниц, устраивая им показательные кузькины матери, стрелецкие казни и линчевания. С гарантированным последующим выносом тела вперёд словами. С манускриптов капали пот и кровь особей обоего полу, посмевших не оценить или перебежать.
Любовь похожая на слон
До определённой поры мне было драйво-забавно. Я развлекалась, первый месяц хвастаясь коллегам, что завела свой персональный журнал «Крокодил», щедро бросающийся рифмами, сюжетами и личной дурью. Но время шло. Крокодил стал терять очарование и новизну.
На тот момент Базукина была женой высокопосаженного чиновника из кабмина РТ. Потому гнать взашей, открывать огонь на поражение, да просто включать очистители воздуха во избежании экологической катастрофы рука ни у кого не поднималась. Но и принимать как данность явление мировой художественной макулатуры сил не было никаких. Приходилось списывать на погашение кармической задолженности. Авансом на три перевоплощения вперёд. Августейший супруг поэтессы периодически позванивал в дорогую редакцию, извинялся, не галантно вешая трубку на середине начала. Редактор пожимал плечами и театрально вздыхал: терпи, мать. Пока само не отвалится, насосавшись кровяных телец.
Драться, убегать или притворяться мёртвым. Первое безнадёжно отпадало. В ходе эволюции наших отношений у меня выработались приёмы камуфляжа и мимикрии в борьбе за существование. Я виртуозно научилась прятаться в пазухах редакции, о которых раньше никто и не подозревал, сливаться с офисной мебелью, и уже была согласна на обучение выходу через окно. Не одна я культивировала навыки: у коллег появилось новое упражнение в комплексе корпоративного фитнеса. Если кто на дальнем подступе замечал иерихонскую трубу, экстренно передавал мне тревожную морзянку. Иногда пробегая спринтерские стометровки. В совсем аварийных случаях приходилось нырять в фотолабораторию. Там, в вечной прокуренноймерзтемноте обитал мой редакционный оберег. Еврей-переросток о двух метрах над уровнем моря наводил на Базукину библейский ужас и действовал паралитически. Увидев его могучую фигуру, она теряла поэтические способности и плавно рассасывалась в воздухе. Это трансцендентное влияние никто не мог понять, но оценить могли все.
Базукина баловала своими визитами не каждый день, а в моменты тактильного контакта с копытом Пегаса. Существуя по законам стихии, она никогда не предупреждала о дате своего пришествия, чем заставляла дёргаться меня всё время. Классическим столбом смерча влетая в редакцию, мадам резко задавала скорость вращения всем отделам и службам.
СМИ да и только
А однажды она пропала. Совсем. Вообще совсем-совсем! Месяца три ни слуху, ни стиху. Перекрестившись пятками, мы подшили её дело к папочке "Редакционные байки" и восстановили утраченные рабочие функции. Сверхзвуковым летаю по редакции. Внезапно подворачивается командировка в Москву и я отчаливаю в бледнокаменную. На обратном пути навалился сплин: конференция, как всегда с цыганами-медведями-бубнами - позади, а дальше рабочие будни, одинаковые как вагоны метро. Вылезаю из поезда серая и хмурая. Время шесть утра, воскресенье. Казань самозабвенно дрыхнет, надышавшись поздней осени. Пассажирская россыпь вываливается на перрон и волочёт поклажи в первозданной тишине. Вдруг Чу! Пронзительно уходящий в стратосферу из недр хтонического бытия, смещающий спинные позвонки знакомый вой: «Катенькаааааа! Здгаааствуйте, Катенька! Гешила сделать вам маленький сюпгиз!». И весело так - прыг - из вокзальной подворотни. Базуууукина.
Осенним листом, безвольно уносимым ветром, притворяться было поздно. "Сюгпиз" притащила на встречу букет цветов с себя ростом и придавила меня розами к стене, зафиксировав для поэтической аудиенции. Далее - по схеме. Пропала она не просто так, а идейно: на ее тернистом амурном пути таки встретился несчастный, сумевший оценить все палубы человека-парохода. Что в сумме и породило некую заброшенность меня, за что она просит тысячу извинений. Да, она понимает всю степень меня на неё обокраденности и готова прям сейчас побиться лбом об пол и пуститься во все тяжкие, экспромтные.
Не видя в подшефном объекте сопротивления, мадам пошла в поэтическую атаку, экспрессивно и громко декламируя самое пафосное место свежей лав стори: «Газложи ты меня как диван. Как диван ты меня газложи. В беззащитную плоть моих снов свои чувства вонзи как ножи». Там было ещё много-длинно-былинно. Но этот диван...Дальше я уже не слышала. Получив ударную дозу поэтического адреналина, я с лихвой погасила квартальную задолженность. Мой стихоприёмник вырубился. Перегорев движком.
Мадам истерично выкрикивала, и выкрикивала, и выкрикивала эротические паскудства, всасывая в воронку завихрений внимание прохожих. Что на тот момент я хотела больше - провалиться, воспарить, записать её на приём к экзорцисту, убить или быть убимой – не помню. После трогательной мизансцены я ретировалась бегством, сославшись на бубонную чуму. Кровавые божки журналистики плотоядно хрюкнули, соскоблив с алтаря очередное жертвоприношение.
Ba diddly diddly diddly dum Boop boop be doop!
Если кому-то интересно, как меня перестали любить и каким образом я живой вернулась с того Вьетнама страстей, отвечу- никак. Наверное Базукина хранит меня в жирных складках души и по сей день. В течение года она верно мигрировала за мной из редакции в редакцию. Посыпать следы перцем было бесполезно. Волей случая меня на пятилетку вынесло в другой город,- моя траектория приятно затерялась, жестоко оборвав ту драйв стори.
Но и сегодня экс-коллеги при встрече не забывают помянуть великую, отнеся строфу «разложи ты меня как диван» к жемчужине мировой любовной лирики.
Вы ещё не любите журналистов? Но одну сторону для любви я всё -таки вам показала.
(Все совпадения с реальными лицами - не случайны, в связи с чем главная героиня в полный рост прикрыта фиговым...пальмой)
К этим присоскам на теле информационной акулы? К этим комарам, вылетающим из ниоткуда и кусающим в беззащитную подмышку? К этим мухам, тучно жужжащим над чужой оказией? К этим-этим-этим? Нет? Тогда торопись, пока тебя не обогнали конкуренты.
Вы не поверите, но есть индивиды, не стесняющиеся открыто признаться дистрибьюторам новостей в своих симпатиях. Читатель даже не догадывается, что журналиста как многоцелевой объект, можно любить с разных сторон.
Лик без
..Корреспондент газеты, в отличии от телевизионщиков - персона не публичная, лицом почём зря на экранах и светских раутах не размахивающая. Думаю, читатели печатных СМИ подозревают, что у него вообще нет лица. Сидит в редакционном бункере эфирная субстанция, аутично гонит строкаш к утреннему кофе подписчиков, не вываливаясь на праздники жизни. Но и у субстанции хотя бы раз за карьеру случался вполне материализованный поклонник. Сделанный из плоти и кары. Поклонник в целях компенсации заводится на выданье: неумолимый и маниакальный. Где-то наверху, шурша калькулятором и сверяя накладные, покровитель Журов решает, что тебя неоправданно обошли. И оторвав фискальный чек, бормочет: На, получи, распишись, жри и отстань!
И в твою жизнь входит, нет - с прискоком вбегает тот, благодаря которому ты быстро вспоминаешь нормы ГТО, лекции ОБЖ и популярные молитвы.
Повадилась меня любить одна гения, на беду поэтически - ударённая. Любила люто, не оставив времени на поиск политубежища. Зацепившись за какую-то невинную статью, поклонница позвонила в редакцию, добившись от меня официального подтверждения родства наших душ. С той минуты моё прежнее бытие с отлаженным производственным ритмом встало на кончики ушей.
Это сегодня редакции оснащены охраной, хоть как-то фильтрующей гостей. Тогда же на вахте в качестве декоративного украшения интерьера сидела бабушка – божий одуванчик, которая если не спала, так дремала. Сладко так дремала, прикрывшись свежим номером газеты. Журналист, вооружённый лишь зубами и папкой с файлами, был доступен массовому возложению любви и паломничеству страждущих.
I want be loved by Ю
..Как сейчас перед глазами неувядающий колоритный образ. Элла Базукина: не тётка - танк, кто не успел отбежать, будет подмят до гербария. Мадам лет пятидесяти: повизгивающее сопрано, на раз готовое разрыдаться и артериального цвета помада, сигнализирующая живым организмам о приближающейся опасности. Ансамбль завершала шляпа с широкими полями. Театр-шапито на монолитных ножках - с сумочкой, насмерть прижатой к бедру. Весь этот набор грациозно и шустро скользил за мной тенью, и жаждал одного - приручения. Мадам обдавала полуденным жаром шагов за десять, - сокращение дистанции всякий раз отправляло меня прямиком в кратер вулкана.
Наспех отдав должное моим заслугам перед отечественной журналистикой, Базукина раскрыла карты. Спустя пару недель я поняла, что имею дело со страстной поклонницей самоёй себя, считавшей, что я халатно отлыниваю от несения культовой службы. Почему выбор пал на меня - на тот момент рядового обозревателя прорвавшихся канализационных труб и певца дольщиков-мытарей - интрига сюжета. Похлеще Мадридского двора. В штате редакции был специально-натасканный человек, в обязанности которого входило регулярное освещение стихиатрической продукции местных альпинистов Парнаса. Он заполнял субботний "Уголок поэзии", протирая очки и тихо матеря пиитов. Но не ему несла моя поэтесса свои радости и горя, аккуратно утрамбованные в столбики. И "уголок", согласимся, не то место, куда хотелось бы сходить стихами натуре имперского размаха. В литературу надо ходить по-большому, с пинка открыв дверь. Уголок оставив скромным кошкам.
Про наш творческий симбиоз начали бродить анекдоты. Народ соболезновал и похихикивал в рукав. Базукина отличалась редчайшим даром, - десантироваться на меня из ниоткуда. Она просто начинала журчать в моём ухе, будто и не пропадала. После краткой прелюдии сгребала меня в объятия и, обдав шлейфом дорогого парфюма и коньяка, во всю базарную глотку переходила к крещендо. Облагораживая очередной дозой своих псалмов. Отскочив на шаг и выдержав паузу в лучших традициях драм.искусства, она тщательно искала в моих глазах овации, не переходящие в аплодисменты. У меня же к горлу подступало восхищение, взывающее к визиту в уборную.
Лирическими героями, населяющими стихотворные прерии поэтессы, были гипотетические «все мужики козлы», к чьим ногам она метафорически, но неоднократно бросала свою духовную биомассу. И сбегающие от нее, - куда глаза глядят через пожарную лестницу на все четыре стороны к чертям собачьим воя в небо, - реальные пассии. Иногда в стихах непринужденно фигурировали развратные нимфы и вакханки, пойманные ею за волосы на ложе супруга в разгар его плотских экспериментов. Лейтмотивом поэзии Базукиной была раздача слонов: она успешно догоняла любовников и любовниц, устраивая им показательные кузькины матери, стрелецкие казни и линчевания. С гарантированным последующим выносом тела вперёд словами. С манускриптов капали пот и кровь особей обоего полу, посмевших не оценить или перебежать.
Любовь похожая на слон
До определённой поры мне было драйво-забавно. Я развлекалась, первый месяц хвастаясь коллегам, что завела свой персональный журнал «Крокодил», щедро бросающийся рифмами, сюжетами и личной дурью. Но время шло. Крокодил стал терять очарование и новизну.
На тот момент Базукина была женой высокопосаженного чиновника из кабмина РТ. Потому гнать взашей, открывать огонь на поражение, да просто включать очистители воздуха во избежании экологической катастрофы рука ни у кого не поднималась. Но и принимать как данность явление мировой художественной макулатуры сил не было никаких. Приходилось списывать на погашение кармической задолженности. Авансом на три перевоплощения вперёд. Августейший супруг поэтессы периодически позванивал в дорогую редакцию, извинялся, не галантно вешая трубку на середине начала. Редактор пожимал плечами и театрально вздыхал: терпи, мать. Пока само не отвалится, насосавшись кровяных телец.
Драться, убегать или притворяться мёртвым. Первое безнадёжно отпадало. В ходе эволюции наших отношений у меня выработались приёмы камуфляжа и мимикрии в борьбе за существование. Я виртуозно научилась прятаться в пазухах редакции, о которых раньше никто и не подозревал, сливаться с офисной мебелью, и уже была согласна на обучение выходу через окно. Не одна я культивировала навыки: у коллег появилось новое упражнение в комплексе корпоративного фитнеса. Если кто на дальнем подступе замечал иерихонскую трубу, экстренно передавал мне тревожную морзянку. Иногда пробегая спринтерские стометровки. В совсем аварийных случаях приходилось нырять в фотолабораторию. Там, в вечной прокуренной
Базукина баловала своими визитами не каждый день, а в моменты тактильного контакта с копытом Пегаса. Существуя по законам стихии, она никогда не предупреждала о дате своего пришествия, чем заставляла дёргаться меня всё время. Классическим столбом смерча влетая в редакцию, мадам резко задавала скорость вращения всем отделам и службам.
СМИ да и только
А однажды она пропала. Совсем. Вообще совсем-совсем! Месяца три ни слуху, ни стиху. Перекрестившись пятками, мы подшили её дело к папочке "Редакционные байки" и восстановили утраченные рабочие функции. Сверхзвуковым летаю по редакции. Внезапно подворачивается командировка в Москву и я отчаливаю в бледнокаменную. На обратном пути навалился сплин: конференция, как всегда с цыганами-медведями-бубнами - позади, а дальше рабочие будни, одинаковые как вагоны метро. Вылезаю из поезда серая и хмурая. Время шесть утра, воскресенье. Казань самозабвенно дрыхнет, надышавшись поздней осени. Пассажирская россыпь вываливается на перрон и волочёт поклажи в первозданной тишине. Вдруг Чу! Пронзительно уходящий в стратосферу из недр хтонического бытия, смещающий спинные позвонки знакомый вой: «Катенькаааааа! Здгаааствуйте, Катенька! Гешила сделать вам маленький сюпгиз!». И весело так - прыг - из вокзальной подворотни. Базуууукина.
Осенним листом, безвольно уносимым ветром, притворяться было поздно. "Сюгпиз" притащила на встречу букет цветов с себя ростом и придавила меня розами к стене, зафиксировав для поэтической аудиенции. Далее - по схеме. Пропала она не просто так, а идейно: на ее тернистом амурном пути таки встретился несчастный, сумевший оценить все палубы человека-парохода. Что в сумме и породило некую заброшенность меня, за что она просит тысячу извинений. Да, она понимает всю степень меня на неё обокраденности и готова прям сейчас побиться лбом об пол и пуститься во все тяжкие, экспромтные.
Не видя в подшефном объекте сопротивления, мадам пошла в поэтическую атаку, экспрессивно и громко декламируя самое пафосное место свежей лав стори: «Газложи ты меня как диван. Как диван ты меня газложи. В беззащитную плоть моих снов свои чувства вонзи как ножи». Там было ещё много-длинно-былинно. Но этот диван...Дальше я уже не слышала. Получив ударную дозу поэтического адреналина, я с лихвой погасила квартальную задолженность. Мой стихоприёмник вырубился. Перегорев движком.
Мадам истерично выкрикивала, и выкрикивала, и выкрикивала эротические паскудства, всасывая в воронку завихрений внимание прохожих. Что на тот момент я хотела больше - провалиться, воспарить, записать её на приём к экзорцисту, убить или быть убимой – не помню. После трогательной мизансцены я ретировалась бегством, сославшись на бубонную чуму. Кровавые божки журналистики плотоядно хрюкнули, соскоблив с алтаря очередное жертвоприношение.
Ba diddly diddly diddly dum Boop boop be doop!
Если кому-то интересно, как меня перестали любить и каким образом я живой вернулась с того Вьетнама страстей, отвечу- никак. Наверное Базукина хранит меня в жирных складках души и по сей день. В течение года она верно мигрировала за мной из редакции в редакцию. Посыпать следы перцем было бесполезно. Волей случая меня на пятилетку вынесло в другой город,- моя траектория приятно затерялась, жестоко оборвав ту драйв стори.
Но и сегодня экс-коллеги при встрече не забывают помянуть великую, отнеся строфу «разложи ты меня как диван» к жемчужине мировой любовной лирики.
Вы ещё не любите журналистов? Но одну сторону для любви я всё -таки вам показала.
(Все совпадения с реальными лицами - не случайны, в связи с чем главная героиня в полный рост прикрыта фиговым...пальмой)
